Ольга Берггольц. Голос блокадного Ленинграда

Её голос был голосом Ленинграда. Он дарил людям надежду, помогая им жить и бороться. Она была так нужна блокадному городу, что ленинградцы называли её просто «наша Оля». А еще - «блокадной Мадонной» и «музой осажденного Ленинграда», так как во время Великой Отечественной войны она работала в Доме Радио, и ее тихий проникновенный голос во многих вселял надежду и веру в спасение.

«Здесь лежат ленинградцы

Здесь горожане – мужчины и женщины, дети.

Рядом с ними солдаты-красноармейцы. Всею жизнью своею

они защищали тебя, Ленинград.

Колыбель революции.

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.

Так их много под вечной охраной гранита,

Но знай, внимающий этим камням,

Никто не забыт и ничто не забыто».

Эти знаменитые строки, высеченные на стеле Пискаревского мемориала, написала Ольга Берггольц.

Как же складывалась трудная судьба «блокадной музы»?

Ольга Берггольц родилась 110 лет назад, в 1910 году. Жизнь, казалось, обещала этой ясноглазой, с золотыми косами дочери заводского врача, обрусевшего немца Федора Берггольца, только счастье. Ленинград – ее город, ее любовь. Она – его муза, его поэтесса. Здесь, в домике на Невской заставе, она родилась и росла. Здесь она много работала, писала стихи, пьесы.

Она говорила про свой город: «До чего ни дотронься – всё твоя жизнь, всё дорого. Пока стоит Ленинград, вечно будут живы те, кто его любил, кто вложил в него жизнь и веру». Окончив филфак Ленинградского университета, юная Оля работает разъездным корреспондентом казахской газеты «Советская степь», в многотиражке завода «Электросила» начинает выступать с собственными произведениями, расстается с первой большой любовью, популярным поэтом Борисом Корниловым, и выходит замуж за Николая Молчанова, с которым вместе училась в университете.

Как грозный знак грядущих горьких испытаний происходит первая семейная драма – умирают дочки Майя и Ира.

Ее арестовали по ложному доносу в декабре 38-го. По одной из версий - за Бориса Корнилова, расстрелянного в неполных 30 лет за «контрреволюционные произведения», по другой, «за террористическую деятельность». Там, в тюрьме, она провела 197 дней и «столько же ночей». Беременную ее вызывали на допросы, истязали так, что выбили сапогами ребенка. Стать матерью она уже не смогла.

Двух детей схоронила

я на воле сама

Третью дочь погубила

- до рожденья – тюрьма».

Потом случился 1941 год. Война. И сразу – блокада. Всю блокаду Ольга Федоровна находилась в осажденном Ленинграде. В ноябре 41-го их семью должны были эвакуировать, но тяжело больной муж умер от голода, и она осталась. Вера Кетлинская, руководившая тогда Ленинградским отделением Союза писателей, вспоминала, как в первые дни войны к ней пришла Берггольц, «обаятельный сплав женственности и размашистости, острого ума и ребячьей наивности» и спросила, где и чем может быть полезна. Кетлинская и направила Оленьку, как ее все тогда называли, в распоряжение литературно-драматической редакции ленинградского радио.

Из автора мало кому известных детских книжек и стихов, о которых говорили «мило, славно, приятно – не больше» она в одночасье стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда. Она подбадривала его, утешала, вливала в него свои силы. Маленькая, истаявшая от дистрофии женщина вдруг стала символом стойкости ленинградцев. Почти ежедневно она вела передачи «Говорит Ленинград», делала репортажи с фронта, читала их по радио. Ее голос, наполненный небывалой энергией, звучал в эфире три с лишним года.

Ее слова входили в обледенелые мертвые дома, вселяли надежду в голодных, ослабевших людей, им верили. Это она сказала: «Сто двадцать пять блокадных грамм, с огнем и кровью пополам».

Откуда сама брала силы – неизвестно. От истощения она была на грани смерти и так же, как все, прозябала на голодном пайке. Представьте себе огромную, метров в 60, нетопленную студию ленинградского радио. В центре ее стоит обыкновенная железная печка, и в ней потрескивают ножки разбитого стула. А перед микрофоном, подстриженная под мальчика, стоит молодая женщина. Это Ольга Берггольц говорит с Ленинградом. Её слова, её стихи входили в замёрзшие, мёртвые дома, вселяли надежду.

Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,

Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.

Всё равно не разнимем слабеющих рук:

Мы и это, и это должны одолеть.

Он придёт, ленинградский торжественный полдень,

Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.

О, какая отрада, какая великая гордость

Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:

- Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,

Вместе с ним принимала известия первых побед.

Нет, не вышло второе письмо на далёкую Каму.

Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.

Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:

«Живы. Выдержим. Победим».

В 42-м ее вывезли в Москву, где «тепло, уютно, светло, сытно, горячая вода». Но при первой же возможности она торопится «назад, в Ленинград, в блокаду. «Свет, тепло, ванна, харчи – все это отлично, но как объяснить им, что это вовсе не жизнь, это сумма удобств. Здесь только быт, бытие - там».

Я говорю с тобой под свист снарядов,

угрюмым заревом озарена.

Я говорю с тобой из Ленинграда,

страна моя, печальная страна…

Кронштадтский злой, неукротимый ветер

в мое лицо закинутое бьет.

В бомбоубежищах уснули дети,

Ночная стража встала у ворот.

Над Ленинградом – смертная угроза…

Бессонны ночи, тяжек день любой.

Но мы забыли, что такое слезы,

что называлось страхом и мольбой.

Обжигающие выступления Берггольц имели такую силу, что немцы внесли ее в список советских деятелей, которые сразу будут расстреляны, как только возьмут Ленинград.

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,

не поколеблет грохот канонад,

и если завтра будут баррикады -

мы не покинем наших баррикад.

И женщины с бойцами встанут рядом,

и дети нам патроны поднесут,

и надо всеми нами зацветут

старинные знамена Петрограда.

Руками сжав обугленное сердце,

такое обещание даю

я, горожанка, мать красноармейца,

погибшего под Стрельною в бою:

Мы будем драться с беззаветной силой,

мы одолеем бешеных зверей,

мы победим, клянусь тебе, Россия,

от имени российских матерей.

После войны Берггольц не изменила себе. Когда власть расправилась с Ахматовой, и от Анны Андреевны отвернулись многие «друзья», она продолжала её навещать, заботилась. Вместе с третьим мужем литературоведом Георгием Макогоненко сохранила машинописный вариант ахматовского «Нечета», уничтоженного по приказу цензуры. Да и её книги выходили трудно. В автобиографической повести «Дневные звёзды» вторая часть осталась незавершённой.

Вся ее жизнь – тяжелое испытание. Она стала символом памяти России о страданиях блокадного Ленинграда. Но она и символ надежды и веры. Несмотря на трагичную судьбу, она сумела сохранить в сердце любовь к близким, городу, народу, Родине.

Я говорю, держа на сердце руку,

так на присяге, может быть, стоят.

Я говорю с тобой перед разлукой,

страна моя, прекрасная моя.

Прозрачное, правдивейшее слово

ложится на безмолвные листы.

Как в юности, молюсь тебе сурово

и знаю: свет и радость - это ты.

Я до сих пор была твоим сознаньем.

Я от тебя не скрыла ничего.

Я разделила все твои страданья,

как раньше разделяла торжество.

Ольга Берггольц была человеком трагической и высокой судьбы, поэтом, в творчестве которого отразилась эпоха, время, судьба целого поколения. На долю этого поколения выпало немало испытаний, горьких разочарований, страшных потрясений, тяжёлых утрат. Но оно не сломилось, не сдалось, не растеряло своих духовных ценностей, не отказалось от своих идеалов. От имени этого поколения Ольга написала немало стихов, радостных и светлых, полных оптимизма, а также горьких и трагических, проникнутых болью и сомнениями.